«Водоземье» Грэма Свифта (оно же – «Земля воды, «Водная
земля», «Водная страна» и т.п.) я читала по программе – и была поражена тем,
что за столь невзрачным названием скрывается столько чудесных загадок. Есть и
фильм по этому произведению (1992 г., режиссер - Стивен Джилленхол), очень
неплохой, хотя сначала мне показалось, что на книгу он вовсе не похож –
впрочем, это совсем не так.
«Водоземье» буквально пропитано эротикой, жаждой соития,
томностью… приходится ли говорить о страсти? Да, наверное, есть и она, но не
стихийная, сметающая все на своем пути, а топкая, неумолимая, постоянная и тем
страшная – как болота в Фенах, где и происходит действие романа.
Свифт неплохо позабавился, давая название своему
произведению. На первый взгляд – лишь скучный топографический термин, на самом
деле – первая и главная загадка. «Земля воды» и «Водная земля» тоже звучит
неплохо и в чем-то даже поэтичнее, но, пожалуй, «Водоземье» - более точные
перевод «Waterland».
Фены – место, где сливаются воедино земля, вода и небо, своеобразное «инь-ян»,
претворившееся в видимый, осязаемый феномен, который возьмет тебя в плен, стоит
только ступить на его территорию. Воду еще дядюшка Фрейд нарек одним из
основных символов сексуальности – да что там Фрейд, древние наши предки
поклонялись воде и наделяли ее определенными свойствами, связанными с
плодородием и эротикой (обряды их тоже не отличались порой особенной
скромностью – но обо всем этом поговорим в другой раз). И автор «Водоземья»
лишь подтверждает наши догадки, вкладывая в уста своего
рассказчика-протагониста следующую «импровизированную теорию»: «на плоских
ландшафтах, там, где слабеет ток вод, сексуальность выявляет себя с большей
готовностью, нежели в лесистых или горных регионах, где природные фаллические
вертикали подавляют человеческие, мужские, – или в городах, где тысячи
искусственных эрекций (трубы пивоварен, дома-башни) лишают нас животной нашей
силы».
Жители Водоземья любят секс, порой даже слишком – в этих
краях случается инцест, и в этих краях беременеет школьница от своего парня,
перед тем безуспешно попытавшись заняться любовью с его «недалеким» братцем,
удивительно сильно развитым физически. Но все это лишено болотной грязи Фенов,
поскольку происходит не от животной похоти, а от любопытства, любви, милосердия
или сумасшествия. Да, нравственные установки людей, плененных Водоземьем,
далеки от идеальных в нашем понятии, но все же – все же они есть.
Для автора вода, неумолимо заливающая все новые и новые
топкие земли, неразрывно связана с людьми, олицетворяет их, а они – ее. Говоря
о смерти членов своего рода, рассказчик вольно или невольно равнополагает эти
гибели и разливы рек: «Возьмем, к
примеру, воду, которая, сколько ее ни уламывай, ни упрашивай, при первой же
возможности все равно вернется в изначально равновесное состояние. Или возьмите
красавицу жену Томаса Аткинсона, в девичестве Сейру Тернбулл из Гилдси. Между
1800-м и 1815-м она подарила Томасу троих сыновей, и двое из них остались жить,
а один умер, и дочь, которая осталась жить, но умерла, когда ей не было шести
лет от роду. Потому что техника осушения земель, она, может, и шла вперед
гигантскими шагами, но вот медицина была еще в пеленках».
Вода, земля, все это вместе – эротика, вот то, что создает
неповторимую атмосферу Фенов, места, где горизонт необозрим. Символ пивоварни,
которая некогда принадлежала предкам рассказчика: «два скрещенных желтых
ячменных колоса над двойной голубой волнистой линией», и в этом можно тоже
углядеть поклон в сторону вечного сочетания фаллической вертикали и волн женственности.
Даже брак как сакральная единица мыслится автором синонимом Водоземья, его
вязкому покою и неотступной маете: «готовила себя к будущему браку – который
тоже будет чем-то вроде Фенленда».
Тема инцеста ярко вспыхивает в истории предков рассказчика –
Тома Крика – и потом долго еще аукается тонким эхом в их потомках. Мать Тома
была влюблена в своего отца, как и он в свою дочь, и их дитя, недалекий
безжалостный и романтичный дурачок-картофельная-башка по имени Дик однажды
спросит мужа своей матери, которого считает отцом: «Откуда берутся дети?». А тот
пояснит очень странно: «От любви. Ты испытывал это чувство к своей маме, а она
– к тебе». К чему эта странная параллель? Почему именно такое объяснение?
Дурачок Дик влюблен в ту же девочку, что и его брат Том, влюблен страстно и
жадно, до такой степени, что готов убить соперника, несмотря на свое
простодушие. Влюблен, и любовь для него – чувство, а не акт. Он, истинный плод
Фенов с их противоестественной эротичностью, не признает физической стороны
любви. Все, что ему надо – это обнимать драгоценную Мэри, а «дырочки» и
«штучки», как выражаются ребята Водоземья, кажутся ему слишком пошлыми. Он,
картофельная башка, единственный оказывается наделен душевной чуткостью в таких
вопросах: «разве можно заниматься такими интимными вещами не с одним и тем же
человеком?»
Тема инцеста («мать-сын, отец-дочь») как-то диковинно, на
свой извращенный манер продолжают в далеком будущем и Том со своей Мери,
утратившей «любознательность» (то есть – страстность, то есть – неразборчивость
в сексуальных связях): жена учителя истории жила, «провожая его, что ни утро, в
школу – отсюда неизбежность иронии, шарад из области «мать—сын» - усмехается
сам Том Крик.
Забавно взглянуть пристальнее еще на фамилию Тома. Крик
(помню со школьных уроков географии, цитирую по википедии) – периодически
пересыхающие реки, не имеющие не только постоянного течения, но и самого русла.
На английском – «creek»
- чудесная фонетическая ирония сохраняется. Он, Том, и его семья – порождение
Фенов и их конец, он – их воплощение. Река, которая одновременно земля, вода,
испаряющаяся и вновь выпадающая, бурное течение – и высыхание…
Еще один маленький полускрытый ключ, отпирающий дверь в
глубину древней культуры – алкоголь. Эмблема, о которой я упомянула выше,
принадлежала как раз пивоварне, и потом еще не раз бутылка, опьянение, алкоголь
всплывают перед жителями Водоземья в моменты самого острого эротического
напряжения: «Бутылка виски, пустая более чем наполовину, не без задней мысли
угнездилась у Фредди между бедер: минуту назад ее пустили вкруговую, для
храбрости»; «Потом до него (Дика) доходит, что он все еще держит в
руке бутылку. Так это же не в нем все дело; все дело в этом пойле, которое в
бутылке. Было. Но как, спрашивается, могла его мама…? В качестве последнего,
прощального подарка…? И со сдавленным, тоскливым криком – как если бы в страхе
отбрасывал прочь некую чреватую несостоявшимся блаженством часть собственного
тела, кусок плоти, который так и не смог прирасти, добавить невозможной
полноты, – он зашвыривает бутылку по высокой, крутой траектории в реку». В
последней цитате вновь схлестываются: инцест, эротика, вода, алкоголь: недаром
мать оставила своему «сыну от отца» в наследство только то, что велел безумный
возлюбленный – 12 бутылок крепчайшего эля. И невольно вспоминается античный
пьяный Пан, что дудел в свою дуду для винодельца Диониса, танцуя на козлиных
копытцах, когда Том, углядев впервые, насколько огромен фаллос его брата,
говорит: «козлище между агнцами».
Об эротике в Фенах можно говорить
бесконечно – они пропитаны ею, они – энциклопедия сексуальности, но я добавлю
еще лишь пару слов, о последнем ключе-символе произведения – угре. Даже
посмотрев только экранизацию «Водоземья» можно понять, что этот гад в картине появляется
не просто так: в одной из первых сцен мальчик по имени Фредди засовывает угря в
трусики Мери, и тем самым распахивает перед зрителем (и читателем) вполне
определенную тему.
Гад, вытащенный из воды Диком (кем же, как не им, плоть от
плоти порождением Фенов) оказывается предельно близок к лону Мери, олицетворяя
собой – мужское начало, олицетворяя собой – похоть. «Живая рыба на женском лоне».
И «рыбьи» их запахи (привет «Парфюмеру»: рыбный аромат чресел первой жертвы)
смешиваются и создают тот самый аромат Водоземья. Потом именно угря, и ничто
иное, дарит Дик Мери, и с этого начинается их странный «роман»; а Мери,
ненавидящая угрей, внезапно признает красоту водной твари, свернувшейся
колечком на дне ведра: любопытная девочка прозревает, видя грязь и похоть под
другим углом – как красоту любви – и тем становится женщиной…
Правда, потом
плод ее любви с Томом Криком сгинет в реке (где же еще) «кровавым плевочком»,
она – растеряет все свое любопытство, и настанет день, когда дети Фенов,
вырвавшись из Водоземья, станут другими – и сойдут с ума: «С ее лица спадает
привычная последовательность масок (женщина климактерического возраста, бывший
соцработник, на-всю-оставшуюся-жизнь умрем-но-не-сдадимся наперсница учителя
истории); она вся сплошь – невинность и девическая кротость. Мадонна – с
младенцем». В романе угрю посвящена целая глава, в которой, слой за слоем,
приоткрываются тайны мирозданья и Фенов, эротики и науки, истории и настоящего
момента – в общем, всего то, что составляет «Водоземье».
Комментариев нет:
Отправить комментарий