Ибо сильнее смерти любовь

«Рассекая волны» (1996 г.) – первая часть трилогии Ларса фон Триера под названием «Золотое сердце». Фильм, скажем так, особенный. Во всяком случае, думать о себе заставляет. Впрочем, честно признаться, при его просмотре во мне неумолимо боролись филолог и человек. Филолог говорил: «Ну как же, посмотри, вот это сделано очень хорошо, а это несет в себе вот такой смысл…», а человек (или вернее сказать «обыватель»?) скептически хмыкал и бормотал: «Да психи они все, че вы». Только ближе к концу картины Триеру удалось немного убедить меня в том, в чем он хотел меня убедить. Впрочем, это тоже неплохой результат. Художники нередко идут на такие приемы-обманки, испытывая и себя, и потенциального зрителя/читателя: обладает ли произведение достаточной силой? Достоин ли читатель/зритель того, чтобы открыть ему истину искусства? Например, к этому же прибегла Мердок в своем романе «Черный принц». «Рассекая волны» напомнил мне фильм Карла Теодора Дрейера «Слово» (1955 г.). Обе картины – о вере, о церкви, да и само действие происходит в небольших патриархальных деревушках. Но есть большая разница в том, каким путем идут герои, оба мученики, к своему Чуду.

Для начала, думаю, стоит коротко пересказать сюжет - внимание, спойлеры. В общине, где господствует древний патриархальный строй, живет девушка по имени Бесс (Эмили Уотсон). Она выходит замуж за «чужестранца» Яна, и медовый месяц их протекает великолепно, но потом супругу необходимо уехать – он работает на буровой станции, поэтому большую часть времени проводит вне дома. Бесс тоскует и молится Господу, чтобы муж вернулся. Он и возвращается – после аварии на станции, на грани между жизнью и смертью. Сначала из любви к Бесс, не чувствуя в себе сил удовлетворять жену, а потом уже руководствуясь неясными мотивами, одурманенный наркозом и уставший от операций, Ян настаивает на том, чтобы супруга завела любовника, дабы рассказывать о сексе между ними мужу. Бесс нелегко дается такая жертва, но все же она становится проституткой, чтобы «сила любви» (она же – «сила жизни») возвратила Яна к нормальному существованию. Несмотря на такой поступок, мужу не лучше, однако  Бесс об этом ничего не известно. Узнав, что ему предстоит решающая сложная операция, Бесс, которую изгнали из общины за непристойное поведение, едет за «клиентами» на пользующийся дурной славой корабль. Там двое матросов-садистов наносят ей множество травм ножом. Бесс доставляют в больницу, где медсестра Доду, родственница (вдова брата) и лучшая подруга героини, говорит, что Ян не идет на поправку. Поняв, как она ошибалась,  Бесс умирает. В финале появляется символический эпизод – после похорон Бесс с неба исходит колокольный звон, а Ян слушает его уже практически здоровым. Чудо все же произошло.

В «Рассекая волны» основной конфликт содержится даже не в противостоянии «обычных» людей и Бесс, которая верит в то, что ее любовь может поднять мужа на ноги, а в разнящихся взглядах на Бога ханжей – церковников со старейшинами общины и Бесс. Близкие героине люди находятся где-то между: они тоже не принимают взглядов старейшин, но и не способны верить так чисто, как Бесс. Фон Триер оглядывается на Средневековье, отчасти воспроизводя некоторые характеризующие его моменты в жизни изображаемой общины, отчасти рассматривая грех и веру под углами разного прошлого: времени естественности и времени зарождения всех сексуальных табу.

В фильме Бесс говорит, что у каждого человека есть талант, и у ее мужа он заключается в том, что Ян – гениальный любовник. Такое определение многозначно. Отчасти Бесс имеет в виду, что Ян был идеален в постели, а отчасти, что он – идеал ее любви, человек, являющийся достойным объектом самого чистого, самого искреннего чувства, лежащего в основе мирозданья. Одним из ключевых моментов фильма является тот, где Бесс заходит в церковь во время проповеди, и одни из старейшин вещает: «Главное для человека – стремится к совершенству перед всевидящим оком Господним, с бесконечной любовью к его Слову». Тогда Бесс нарушает один из основных запретов общины: она, женщина, смеет высказаться во время проповеди. «Я не понимаю, что вы говорите. Как можно любить слово? Слова любить невозможно. Нельзя любить слово. Надо уметь любить человека. В этом совершенство», - говорит она, и ее моментально отлучают от церкви старейшины, не понимая, насколько она права. Бесс, эта женщина, находящаяся на учете в психиатрической клинике, торгующая своим телом, ближе к Богу, чем клирики, в похоронной речи предрекающие отошедшей душе: «Ты был грешником, и гореть тебе в аду». И Бесс близка к Господу, потому что идет к нему самым коротким путем – через Любовь, более того, любовь физическую.

Как пишут Жак Ле Гофф и Николя Трюон в книге «История тела в средние века», в Средневековье «…христианская религия внесла крупное нововведение: она трансформировала первородный грех в грех сексуальный. <…> Первородный грех, ставший причиной изгнания Адама и Евы из рая, есть грех любопытства и гордыни. Именно желание знать заставило первого мужчину и первую женщину, которых искушал дьявол, съесть яблоко с древа познания. В определенном смысле они таким образом лишали Бога одного из его атрибутов – его власти. Плоть к их падению не имела никакого отношения». Но именно с тех пор в патриархальных обществах возникло отрицательное отношение к сексу, даже в браке, не говоря уже про блуд. И Бесс, уже в ХХ веке, страдает от таких же обвинений: детвора закидывает ее камнями как «шлюху», мать не пускает отчаявшуюся дочь на порог. При этом Бесс вовсе нельзя назвать блудницей – ей противно даже прикосновение к телу чужого мужчины (ее вырвало после того, как она рукой довела до оргазма незнакомца в автобусе), а каждое соитие с чужим она искренне считает соитием с мужем, потому что иногда ей «даже не нужно ничего говорить, он и сам все знает, потому что это было с ним».

 Брак для Бесс – «это когда Господь соединяет мужчину и женщину», причем соединяет плоть от плоти, дух от духа, навечно.

Именно то, что для героини так тесно сплетены духовное и телесное, делает ее почти святой: «Мария Магдалина тоже была блудницей, а теперь она возлюбленная дочь моя», - снисходит на Бесс откровение в церкви. Вообще, моменты молитвы героини – одни из самых ярких в фильме. У Эмили Уотсон чрезвычайно необычная мимика, и она не просто возносит мольбы – она беседует с Богом, и он вещает свои откровения ее устами. Бесс в такие мгновения наполовину униженная раба, а на другую – всесильный и справедливый, суровый Господь, в ней сливается мужское и женское, жалкое и великое. Особенно знаменателен эпизод, когда Отец Небесный оставляет Бесс: героиня силится хоть что-то сказать самой себе в ответ, но нужных слов нет. Это является лишним оказательством того, что ее беседы являются не игрой, но истинным откровением.

У Бесс свой Бог и своя любовь. Она никогда не позволила бы себе изменять мужу из похоти, и даже в принципе предаваться сладострастию, но при этом настаивает, чтобы первая брачная «ночь» случилась на самом торжестве в честь свадьбы, в туалете. Что это? Похотливость? Жажда обладать? Нет, это самый естественный жест для Бесс: неважно, где и как, важно, что она сливается воедино с единственным мужчиной, предназначенным ей судьбой, со своим мужем перед Богом и людьми. Ян говорит ей: «Не представляю, как это так: у тебя до меня никого не было». «Я ждала тебя, - серьезно отвечает Бесс. – Не смейся».

Бесс со всей страстью предается плотским радостям брака, и никто не может осудить ее за это, поскольку такое проявление любви естественно и прекрасно. Бесс своей любовью будто оборачивает религиозную историю всего человечества вспять, удивляясь тому, как выглядит ее муж обнаженным («Смешно, правда?»), серьезно смиряясь с его видом, а потом хохоча; она не стыдится перед ним своей наготы, только удивляется каждой его ласке, вдумчиво пытаясь определить, что происходит. Она счастлива и благодарит мужа за его любовь (любовь плотскую, которая является обязательным продолжением духовной); она умиляется храпу Яна. Бесс предстает перед нами самой настоящей Первой Женщиной, которая никогда прежде не видела мужчин, не знала, какими они бывают, не понимала, что есть секс, и теперь внимательно, немного тревожно, но счастливо предается телесным наслаждениям. В мире Любви, благословенном Богом, нет места предрассудкам, стыдливости, как не было им места и в Райском Саду.

Именно физическая разлука с Яном немыслима для Бесс, и во время отлета мужа на буровую у героини случается настоящая истерика, да и позже жизнь ей не мила. Очень неоднозначен момент, когда Бесс встречает напарника мужа, вернувшегося раньше времени домой из-за раненой руки, и потом горячо молится о том, чтобы ее муж тоже оказался при ней, навсегда. Бог вопрошает ее: «Ты уверена, что хочешь этого?». И Бесс подтверждает, будто скрепляя договор кровью: «Да, хочу».

У зрителя невольно возникает вопрос: раз Бесс пронимала, что Яна отпустят с работы только в том случае, если он получит травму, как она могла просить такое у Бога? Если честно, я сама для себя не до конца смогла это определить. Думаю, все дело в том, что физическая близость для Бесс являлась неотъемлемой частью духовного слияния, причем близость эта не обязательно должна быть эротического характера. Держать за руку – это уже соитие, так считается в мире наивной блаженной Бесс.

Для Бесс ничего на свете нет важнее и сильнее любви: «Спасибо, Господи, за самый ценный дар – дар Любви», - говорит она. Для старейшин общины люди, которые более «склонны к земным утехам, чем к молитвам о спасении души» являются недостойными, но история Бесс дает нам понять: пустые слова ничего не значат, если они не подкреплены реальной любовью к человеку. Яна ставит на ноги не то, что его жена спала со многими мужчинами, не эти грязные «занятия любовью» на заднем дворе и не финальный садистский эпизод, а именно ее любовь и вера. Церковник предупреждает Бесс, что «Господь с гневом взирает на тех, кто покидает его», вот только «покидание» он понимает совершенно неверно: главное не заученные молитвы, а деяния, совершенные с горячей верой. Убивает Бесс не матрос с ножом, а ее мысль о том, что она «ошибалась», и Ян никогда не сможет ходить. И даже любовь Доду, ее верной подруги и наперсницы, не способна воскресить ее – ведь Доду не верит.

Один из основных антагонистов Бесс – ее собственная мать, сухая женщина, зашоренная бездушными догмами церкви общины, считающая, что женщина всегда должна страдать и ждать, в этом ее предназначение. Мать не открывает дверь Бесс, когда загнанная дочь в отчаянии стремится под отчий кров от позора и поругательства, и тем вносит свой вклад в ее смерть. Однако, умирая, Бесс сама просит у нее прощения, и это в лишний раз подчеркивает «ангельскую» натуру героини.

Доктор Ричардсон, тоже влюбленный в Бесс, Доду и Ян – единственные люди, хоть отчасти понимавшие «золотое сердце» героини. Правда, Ян допустил главную ошибку – он считал, что Бесс не создана ля одиночества, и поэтому «ради ее же блага» заставил жену лечь под других мужчин, не понимая, что рядом с ним Бесс никогда не будет одинока, ведь их связывает истинная любовь. А вот доктор Ричардсон даже просит на суде изменить запись в протоколе и написать вместо «неустойчивая психика привела к гибели» - «доброе сердце привело к гибели Бесс». Разумеется, суд высмеивает его, и после над гробом Бесс произносится та же страшная формула: «Ты была грешницей, и гореть тебе в аду». В память о Бесс Доду (кстати отметить, тоже «чужестранка»), осмеливается нарушить один из основных запретов церкви – она, несмотря на то, что является женщиной, вмешивается в похоронную церемонию, более того, кричит, что ни один из присутствующих не имеет права посылать Бесс в ад. В ответ на это старейшины молча опускают гроб в землю…

 А в то же время Ян, выкравший тело возлюбленной, хоронит ее по-настоящему, напоследок покрывая лицо Бесс поцелуями. И Бог принимает светлую душу героини, которую могли считать грешной только ханжи-клирики: среди облаков бьют небесные колокола (а их, кстати, даже нет в земной церкви общины). Бесс доказала: главное не слова, а любовь, в которой ничего не может быть предосудительно, тем более ее физическая сторона.